Site Admin |
|
|
Сообщения: 19169 Зарегистрирован: Вт 11 ноя 2003, 14:27 Откуда: Россия
|
|
В апреле Константин Бронзит дал интервьюизданию "Эксперт Северо-Запад". Как-то мы его пропустили, хотя почитать любопытно (цитирую тут для истории):
Ре/анимация Никита Елисеев
«Нам нравится, когда нас называют аниматорами. Потому что anima по-латыни – „душа“», – говорит аниматор Константин Бронзит
а последние три года произошло нечто, что по праву может быть названо возрождением российской мультипликации. А именно: вышли четыре полнометражных мультипликационных фильма – «Карлик Нос», «Алеша Попович…», «Владимир» и «Добрыня Никитич…». Три из них сняты на петербургской студии «Мельница». В том числе и «Алеша Попович…», занявший одно из первых мест в листе продаж. Это тем более любопытно, что его режиссер Константин Бронзит до своего первого и удачного опыта в полнометражном кино был широко известен в узких кинематографических кругах как создатель короткометражных, некоммерческих, абсурдистских, изящных, динамичных анимационных картин: «На краю земли», Switchcraft, God и т.д. От некоммерческого короткометражного кино к полнометражному коммерческому – какая-то симптоматическая, или, скорее, символическая эволюция. Об этом, да и не только об этом мы поговорили с российским аниматором Константином Эдуардовичем Бронзитом.
– Как соотносится искусство и коммерция в современной российской анимации?
– Мы на пути к тому, чтобы научиться хоть как-то это соотносить. Во всем мире это соотносится. Коммерческая анимация повсюду – одна из самых прибыльных отраслей кинематографа. У нас она пока в зачаточном состоянии. Впрочем, мультфильмов появляется больше, все больше кинотеатров, развивается прокат, так что хотя о прибыли еще речи нет, но каждый проданный билетик приближает нас к тому времени, когда кино станет приносить прибыль. Ни один российский мультфильм прибыли не принес, правда их было всего несколько штук. Пока мы только тратим, но есть отчетливая тенденция, что скоро будем не только тратить. Мы растем, хотя, разумеется, это еще не бизнес.
– А почему во всем мире коммерческая анимация прибыльна, а у нас – нет?
– Очень просто. У нас не развит прокат. Или, скажем помягче, у нас недоразвита прокатная система. Это – самый главный фактор. Где-то я читал: в Америке на каждые пять человек – по кинотеатру. У нас дай бог если на каждые 500 человек есть современный, нормальный кинотеатр. В среднем там человек ходит в кино пять раз в год. У нас человек раз в пять лет в кино пойдет. Раньше кинотеатров было больше, билеты были дешевле. Сейчас всей семьей сходить в кино может означать удар по семейному бюджету.
– Скажите, какая разница между анимацией и мультипликацией?
– Никакой. Разные термины для одного и того же. И то и другое слово – латинское. На Западе употребляют слово «анимация» – и это правильно. У нас испокон веку прижилась «мультипликация». Но нам больше нравится, когда нас называют аниматорами, а не мультипликаторами. Потому что multipul означает «механическое размножение, увеличение», тогда как anima по-латыни – «душа». «Одушевление» (анимация) всяко лучше «механического размножения» (мультипликации).
– В чем принципиальное отличие между короткометражными и полнометражными мультфильмами? Ведь прежде чем сделать полнометражный фильм «Алеша Попович и Тугарин», вы великолепно работали в жанре короткометражек…
– Так я и сейчас в этом жанре работаю. Я люблю короткометражное кино и буду его делать. Сейчас работаю над короткометражным фильмом «Уборная история – любовная история». Он будет готов через три месяца. Это мой самый длинный короткометражный фильм – десять минут. У меня были фильмы по три минуты, по семь. На десять минут еще не было. «Алеша Попович…» вовсе не означает, что я окончательно и бесповоротно переключился и делаю теперь только полнометражные фильмы. Не каждый год делаешь такие вещи. И потом, мне ближе короткий метр. Там я чувствую себя полным хозяином. Это важно. Там я готов ответить за каждый сантиметр пленки. В полнометражном такое невозможно. Вот одно из принципиальных отличий. Производство полнометражного фильма – это, хочешь не хочешь, диктат ситуации, условий, того самого рынка. В полнометражном кино все ж таки идешь на поводу обстоятельств, а короткий метр – это, что называется, авторское кино. В нем ты сам себе хозяин.
– То есть короткий метр вам нравится больше?
– Что значит «нравится»? Сегодня у меня не получается полнометражное кино так, как получается короткометражное… Собственно, у меня и был всего один опыт в полнометражном кино – «Алеша Попович…». И в этом опыте мне не удалось остаться самим собой. В полном метре тоже хочется быть ответственным за каждую минуту фильма. В каком смысле ответственным? То есть иметь возможность сказать: я сделал все, что мог. В «Алеше Поповиче…» по разным причинам я совсем не все смог сделать. В любой из своих короткометражек я совершенно отчетливо понимаю: это то, чего я хотел. Или так: это примерно то, к чему я стремился.
– То есть за короткий метр вам не стыдно?
– Нет, стыдно мне всегда… Весь вопрос в том, больше или меньше. Идеал-то недостижим, на то он и идеал. То, что ты снял, всегда немного не то, что ты хотел бы снять. Поэтому и стыдно.
– В коротком метре вы чувствуете себя более свободным и более ответственным?
– Нет, ответственность я всегда чувствую, но более свободным я ощущаю себя в коротком метре. Нет никаких рамок, кроме временных – нужно уложиться с производством не в десять лет, а в год-два, и это единственные ограничения, больше никаких…
– А насчет того, окупятся или нет?
– Короткий метр не делается для зарабатывания денег. Пожалуй, это самое важное, принципиальное отличие между полнометражной анимацией и короткометражной. Но если короткий метр делается не для денег, то для чего? Для чего на него тратятся продюсеры или те, кто дает деньги?
Короткий метр – лаборатория, которая раскрывает творческий потенциал художника, режиссера, студии в том числе. И делается он для фестивалей. Эти фестивали, которых в мире очень много, с удовольствием показывают, крутят короткий метр игрового кино, анимационного, документального. Прокат короткие метры не интересуют. Редко-редко когда такие фильмы показывают в кинотеатрах, но фестивалей на эту тему несметное количество. Для чего? Фестиваль, позвольте уж употребить сленг, – это тусовка. Туда приезжают владельцы кинотеатров, продюсеры, владельцы каналов, заказчики. У них есть деньги и работа, но кому дать деньги и работу, они выбирают. Смотрят кино и выбирают. Давайте еще раз сформулируем, для чего делается короткометражное кино. Для того, чтобы заявить о себе: вот мы такие и вот мы можем так… Вот такие фокусы мы можем придумывать.
Для этого и тратятся деньги, потому что короткий метр не окупается. Дай бог, чтобы вернулись хоть какие-то деньги при продаже на телеканалы, но это не всегда и не обязательно. Повторюсь: короткометражный фильм – это возможность заявить о себе студии и режиссеру, возможность заинтересовать кого-то, кто может дать долгосрочный выгодный заказ. Таких прецедентов – масса. И мы, студия «Мельница», получали таким образом много зарубежных заказов. Это позволяет студии выживать, зарабатывать деньги и делать на заработанные деньги авторское короткометражное кино.
– Как вы оцениваете современное состояние российской мультипликации?
– Развивается она, и в правильном направлении развивается. Это радует. Связь простая. Государство богатеет, хоть чуть-чуть становится стабильнее, и ему сегодня, слава богу, не жалко денег, в определенных, разумеется, количествах, на культуру, в том числе на мультипликацию. А российской мультипликации без государственной поддержки не выжить. Мы пока не самоокупаемы. Но мы к этому стремимся. Любая студия к этому стремится. Кинофильмов делается все больше и больше, вот это самое главное. Мы действительно растем, но без государственной поддержки вырасти не сможем. В этом смысле мы роскошно живем. Нигде, ни в Европе, ни в Америке, государство не поддерживает мультипликацию так, как у нас.
– Вы учились у классика советской кинематографии Федора Хитрука, работали в конце 1980−х на «Леннаучфильме». Ваш первый мультфильм «Карусель» был снят в 1988 году на этой студии, потом вы работали на первых российских мультстудиях. В каком-то смысле вам повезло: вы видели, как погибала советская мультипликация, как существует западная и как возрождается российская. Какие-нибудь закономерности гибели, существования, рождения, возрождения вы обнаружили?
– Закономерность – одна. Есть деньги или нет. Есть место, где их можно взять, или этого места нет – вот и все закономерности, и никаких других. В Европе, Америке, у нас ровно те же самые проблемы: всюду и у всех вопрос упирается в одно – где взять деньги. Есть деньги – можно делать кино, нет – ничего нельзя сделать. Везде, во всем мире есть творческие единицы, которые способны делать что-то на своем уровне, такое кино, сякое кино, эдакое, но на это нужны деньги. Потому что кино – искусство дорогое и без денег невозможное.
– Что важнее для искусства вообще и для анимации в частности – зритель или художник?
– Я сейчас скажу очень банальные, очевидные вещи. Одно без другого существовать не может. Я никогда не верил художникам, которые говорят: я творю для себя… По-моему, они лукавят либо просто не знают, не понимают, про что говорят. Тем более это относится к кино, к мультипликации. Кино всегда подразумевает зрителя. Можно нарисовать картину для души и никому ее не показывать. Нравится тебе процесс рисования – ты рисуешь. Я сам живописью занимался в учебные годы, так что могу это понять. Можно положить нарисованный холст на полку и заниматься следующим. В кино так не получится. Если я снимаю, то мне нужно это показать. Иначе и быть не может. Потому что кино, в отличие от живописного изображения, уже готово в голове.
Как сказал кто-то из великих, Годар или Хичкок… точно, Хичкок, «мое кино уже готово, осталось только снять его». Если мне не нужен зритель, то я могу снять кино в голове и там его и оставить. После чего придумывать следующее. Если я все же снимаю кино, то подразумеваю зрителя, мне нужна зрительская отдача, мне нужна реакция зала и ощущение того, что же на самом-то деле сделал. Нет, нет, художник-кинематографист без зрителя существовать не может.
– Нынешнее положение дел вы квалифицируете как возрождение российской мультипликации?
– Я не люблю этого слова. Оно заезженное, особенно по отношению к мультипликации, но в каком-то смысле, наверное, это так. Это – возрождение, поскольку мы все больше и больше делаем. Насколько мне известно, в России сегодня в запуске (это трудно себе представить, но тем не менее) находится около 15−20 полнометражных фильмов. На это выделены деньги налогоплательщиков, государственные деньги. Не факт, что эти фильмы будут закончены. Они, естественно, в разном производственном состоянии. Не факт, что мы все их увидим и что все они будут хорошие, качественные, но это процесс, тенденция. Это – важно.
– А на «Мельнице»?
– На «Мельнице»? Скажу без ложного пафоса, пусть уж нас простят коллеги в других городах, но «Мельница» – самая крупная работоспособная, действующая студия. На протяжении последних трех или четырех лет мы выдали три полнометражных фильма: «Карлик Нос», «Алеша Попович…» и «Добрыня Никитич…». Цифры говорят сами за себя. Ни одна студия в России и в СНГ не совершила такого подвига.
– Каково место России в мировой анимации?
– Боюсь, что ничего утешительного относительно российской анимации и ее места в мире я сказать не смогу. Едва ли мы отвоюем себе хоть какой-то кусочек в мире. Нет, нам дай бог освоить собственный рынок, потому что пока мы просто не выдерживаем конкуренции. На нашем рынке мы не слишком конкурентоспособны в сравнении с голливудскими анимационными картинами. Все равно на эти блокбастеры побегут прежде всего. У них – качество, у них – уровень. Они, конечно, имеют свои недостатки, но недостатки эти связаны не с технологией, не с профессионализмом, а… с менталитетом, что ли. Может быть, мы не все приемлем из того, что они делают, но то, что делают, это – качество, высочайший уровень.
– Простите, я не понял насчет менталитета, какой такой у них особый, особенный менталитет?
– Вы знаете, мнения разные. Вот «Мадагаскар» чуть ли не номер один у них по рейтингу, а у нас я знаю очень многих, которые просто плюются, едва только про этот фильм заслышат. Есть американский юмор, есть российский юмор. Американский юмор все-таки более грубый, неотесанный, жестокий.
– «Шрек», по-моему, прекрасный фильм…
– С вами многие не согласятся. Это – жестокий фильм. Помните, что там с птичкой или со змейкой сделали? Злой, черненький, кладбищенский такой юмор…
– Ну, вы-то настоящий специалист по черному юмору. Ваше Memento mori сто очков любому «Шреку» в этом смысле даст. Например, эта историйка, в которой сначала девочка воздушный шарик взорвала, а потом воздушный шарик девочку…
– Есть такое дело, но Memento mori – философская притча, а «Шрек» – просто гэг… Никакого философского подтекста в этом фильме нет, все сделано только для того, чтобы зритель поржал.
– Значит, вы считаете, что есть принципиальное различие между российской и западной анимацией?
– В общем, есть. Особенно это видно на фестивалях. Я не побоюсь слащавых слов, но наше анимационное кино несравненно душевнее и добрее западного. Поэтому оно имеет успех на всех зарубежных кинофестивалях. Как правило, если в конкурсе есть российская картина, она получает приз. Очень редко когда российский фильм не получает ни одного приза. Зритель ценит наше короткометражное кино, он ему рад. Поток западной короткометражной мультипликации – поток гадости, чернухи. Человек самовыражается, изживает таким образом какие-то свои комплексы, но зрителю-то зачем на все это изживание смотреть? У нас такого нет. И мы, надеюсь, до такого никогда не доживем.
– Придет ли в Россию анимационный Голливуд, чтобы работать на нашей базе? Хотите ли вы этого?
– Я знаю, откуда ветер дует. Уже есть информация, я о ней слышал. Мне сказали, что журнал «Кинобизнес» напечатал соответствующий материал. Очевидно, они имеют какие-то сведения о том, что «Дисней» собирается открывать у нас студии, видимо, в Москве. Я не знаю, как к этому относиться, не знаю, откуда они взяли эти сведения. Я удивлен, насторожен, никак не решусь это комментировать, кроме всего прочего еще и потому, что помню: в свое время «Дисней» открыл студию во Франции. Весь «Тарзан», к примеру, нарисован французскими аниматорами. Но сама затея с французской диснеевской студией ничего хорошего не принесла. У «Диснея» кончилась рисованная мультипликация, они перешли на «трехмерку» и весь свой французский отдел закрыли. Зачем им это надо здесь, не понимаю.
Может, они обеспокоены тем, что начинают терять прибыль на нашем рынке? Смотрят со стороны, читают в нашей прессе про то, что российская мультипликация чуть-чуть их теснит, и решаются на какие-то шаги? Но я не знаю, чего они хотят и чего они добьются. Нет информации, которую можно было бы комментировать.
– Как вы относитесь к китайскому проклятию «Чтоб тебе жить в эпоху перемен»?
– Как к проклятию. Я – консерватор. Люблю стабильность. Меня пугают перемены, резкие качки в сторону. Я боюсь качки. Меня от нее тошнит.
|
|